72 метра - Страница 43

ЩЕЛЬ (вообще не читай)

Стояли мы в заводе. Ветер прижимной, а наше фанерное корыто, скрипя уключинами, должно было, как на грех, перешвартоваться и встать в щель между «Михаилом Сомовым» (он еще потом так удачно замерз во льдах, что просто загляденье) и этой дурой Октябриной — крейсером «Октябрьская революция». Там нам должны были кран-балку вмандячить. А командир у нас молодой, только прибыл на борт, только осчастливил собой наш корабль. Он говорит помощнику:

— Григорий Гаврилович, я корабль еще не чувствую и могу не попасть при таком ветре в эту половую щель. Так что вы уж швартуйтесь, а я пока поучусь.

У нашего помощника было чему поучиться. Было. Корабль он чувствовал. Он его так чувствовал, что разогнал и со скоростью двенадцать узлов, задом, полез в щель.

Командира, стоявшего при этом на правом крыле мостика, посетило удивление; коснулось его, как говорят поэты, одним крылом. Особенно тогда, когда за несколько метров до щели выяснилось, что мы задом летим на нос «Мише Сомову».

Помощник высунулся с белым лицом и сказал:

— Товарищ командир, по-моему, мы не вписываемся в пейзаж. Все, товарищ командир, по-моему…

И тут командир почувствовал корабль.

— И-и-я!!! — крикнул он в прыжке, а потом заорал. — ВРШ-ноль! ВРШ — четыре с половиной!

И наша фанерная контора, после этих ВРШ, пронеслась мимо «Товарища Сомова» с радостным ржаньем.

Нам снесло все леерные стойки с правого борта, крыло мостика как корова языком слизнула, а потом уже екнуло об стенку. А ВРШ — это винт регулируемого шага, если интересуетесь; без него не впишешься в щель.

Когда мы стукнулись, помощник выскочил на причальную стенку и побежал по ней, закинув рога на спину. Командир бежал за ним, махал схваченной по дороге гантелью и орал:

— Гав-но-о!!! Лучше не приходи! Я тебе эту гантель на голове расплющу! Расшибу-у! Ты у меня почувствуешь! У-блю-док!!!

НЕ ДЛЯ ДАМ

Вернемся к вопросу о том, с кем мы, офицеры флота, делим свои лучшие интимные минуты, интимно размножаясь, а проще говоря, плодясь со страшной силой.

Просыпаешься утром, можно сказать даже — на подушке, а рядом с тобой громоздится чей-то тройной подбородок из отряда беспозвоночных Внимательно его обнюхиваешь, пытаясь восстановить, в какой подворотне ты его наблюдал. Фрагменты, куски какие-то. Нет, не восстанавливается. Видимо, ты снял эту Лох-Нессю, эту бабушку русского флота, это чудище северных скал одноглазое в период полного поражения центральной нервной системы, когда испытываешь половое влечение даже к сусликовым норкам.

Иногда какой-нибудь лейтенант до пяти утра уламывает у замочной скважины какую-нибудь Дульцинею Монгольскую и, уломав и измучась в белье, спит потом горемыка, в автобусе, примерзнув исполнительной челкой к стеклу.

Таким образом, к тяготам и лишениям воинской службы, организуемым самой службой, добавляется еще одна тягота, разрешение от которой на нашем флоте издавна волнует все иностранные разведки.

Проиллюстрируем тяготу, снабдив ее лишениями.

Начнем прямо с ритуала.

Подъем военно — морского флага — это такое же ритуальное отправление, как бразильская самба, испанская коррида, африканский танец масок и индийское заклинание змей. На подъем флага, как и на всякий ритуал, если ты используешься в качестве ритуального материала, рекомендуется не опаздывать, иначе ты услышишь в свой адрес такую чечеточку, что у тебя навсегда отложится: этот ритуал на флоте — главнейший.

Уже раздалась команда: «На флаг и гюйс…» — когда на сцене появился один из упомянутых лейтенантов. На его виноватое сюсюканье: «Прошу разрешения встать в строй…» — последовало презрительное молчание, а затем раздалась команда: «Смир-на!!!» Лейтенант шмыгнул в строй и замер.

Вчера они сошли вдвоем и направились в кабак на спуск паров, а сегодня вернулся почему-то только один. Где же еще один наш лейтенант? Старпом, крестный отец офицерской мафии, скосил глаза на командира Тот был невозмутим. Значит, разбор после построения.

Не успел строй распуститься, не успел он одеться шелестом различных команд как на палубе появился еще один, тот самый недостающий лейтенантский экземпляр. Голова залеплена огромным куском ваты, оставлены только три дырки для глаз и рта. Вот он, голубь.

— Разберитесь, — сказал командир старпому, — и накажите.

Старпом собрал всех в кают-компании.

— Ну, — сказал он забинтованному, — сын мой, а теперь доложите, где это вас ушибло двухтавровой балкой?

И лейтенант доложил.

Пошли в кабак, сняли двух женщин и, набрав полную сетку «Алазанской долины», отправились к ним. Квартира однокомнатная. То есть пока одна пара пьет на кухне этот конский возбудитель, другая, проявляя максимум изобретательности, существенно раздвигает горизонты камы-сутры, задыхаясь в ломоте.

Окосевшее утро вылило, в конце концов, за окошко свою серую акварель, а серое вещество у лейтенантов от возвратно-поступательного и колебательно-вращательного раскаталось, в конце концов, в плоский блин идиотов.

Уже было все выпито, и напарник, фальшиво повизгивая, за стенкой доскребывал по сусечкам, а наш лейтенант в состоянии слабой рефлексии сидел и мечтал, привалившись к спинке стула, о политинформации, где можно, прислонившись к пиллерсу, целый час бредить об освобождении арабского народа Палестины. И тут на кухню явилась его Пенелопа.

— Не могу, — сказала Пенелопа суровая, — хочу и все. Офицер не может отказать даме. Он должен исполнить свой гражданский долг.

Лейтенант встал. Лейтенант сказал:

— Хорошо! Становись в позу бегущего египтянина!